Очнулся Иллари утром неизвестно какого дня. Его щеки касался шелковистый ворс изголовья. В воздухе стоял чуть уловимый запах цветов, несомненный, но очень слабый, словно цветы недавно вынесли из комнаты. И еще пахло чем-то терпко-сладким, но уж никак не лекарствами. В прошлые четыре раза, когда Иллари возвращался домой с посторонней помощью, запах лекарств преследовал его неотступно еще с месяц после выздоровления.
Судя по положению светлого пятна на полу, солнце за окном стояло уже высоко и жарило вовсю, но свет его, проходя сквозь полупрозрачные занавеси, становился жемчужно-призрачным, ласково прохладным.
– Совсем неплохо, – подумал Иллари. – Зря я раньше не занавешивал окна. Вполне приятное пробуждение. И, что главное, никакого Лохара.
Он все еще боялся пошевелиться. Слишком тяжела его рана, и если боль на время оставила его в покое, это ничего не значит. Стоит ему двинуться, и жгучие кремнистые острия снова вопьются в его тело. Лучше лежать спокойно и наслаждаться пробуждением. Сзади послышались шаги. Иллари не стал оборачиваться. Ну, вот и кончилось все удовольствие.
– Ложитесь на живот, господин, – рука джета коснулась его плеча, Иллари зажмурился, ожидая боли, но ничего страшного не произошло. Каким-то непостижимым образом Иллари оказался на животе, и притом в сознании. Не успел он разжать стиснутые зубы, благо боль оказалась вполне терпимой, как прохладные пальцы джета снова коснулась его тела.
Иллари вздохнул с облегчением. Боль и раньше воспринималась им, как тяжелые острые камни. Но сейчас с ними творилось нечто странное. Каменная тяжесть еще давила в левом боку – но и только. Острые края словно сгладились нежными струями воды. Иллари почти воочию видел эти камни сквозь прозрачную воду, сквозь изменчивые солнечные блики. Прохладная вода текла в тело Иллари из струящихся пальцев джета. Он массировал осторожно, то пальцами, то ладонью.
– Хорошо-о, – убежденно простонал Иллари, полусмежив веки.
– Да где там хорошо, – тихо, но так же убежденно возразил джет. – Три дня потеряли лишних. Мне бы сразу догадаться…
– О чем? – лениво поинтересовался Иллари, любуясь сквозь скрещенные ресницы пляской пылинок в солнечном луче.
– Чем отравили лезвие. Ну, теперь-то все будет просто, – беспечно ответил джет, продолжая источать кончиками пальцев целительную прохладу.
– Чем… что ты сказал? – Иллари не мог выскочить от изумления из постели, зато глаза его честь-честью чуть не выскочили из орбит.
– Чем отравили лезвие, – повторил джет.
– Ты уж тогда заодно догадайся, зачем, – посоветовал Иллари. – Нож, которым этот мерзавец меня достал, сам по себе штука серьезная и необычная. Вон развал раны какой…
– Лучше я догадаюсь, – парировал джет, – как это вас, господин, угораздило выйти на двуручный бой с одним клинком.
– Можно подумать, я знал, – пробурчал Иллари. – Уговаривались драться на прямых мечах, без левой руки. Равным оружием ему против меня на равных. А что ему в голову придет в левую руку нож прихватить, я и представить себе не мог. За что и поплатился.
– Странно, – чуть слышно пробормотал джет.
– Еще бы не странно! – боль отпустила, отпустила Иллари насовсем, на волю, и он недоверчиво блаженствовал.
– Слушай, а может, он думал, что уж яд-то возьмет меня наверняка? Не иначе. Он ведь дуэльный кодекс нарушил. Раз я выжил – ему конец. Теперь, когда об этом узнают…
– Странно, господин, что кто-то так сильно хочет вас убить. Притащил неоговоренное в условиях оружие, да еще отравил для верности, да еще таким ядом, который здесь и не водится…
Джет говорил так, словно ему-то ничего не казалось странным – напротив, ему все было очень понятно и очень противно.
– И где же такие яды водятся? – поинтересовался Иллари, забавляясь тоном джета.
– В Джетевене, – сумрачно ответил джет.
– Интересное, я погляжу, местечко ваш Джетевен, – ухмыльнулся Иллари. – Чего там только нет.
Голова джета слегка запрокинулась, медленно и мучительно.
– Интересное, – так же медленно произнес он. – Даже очень.
Говорил он спокойно, равнодушно, но никогда раньше ни в одном человеческом взгляде Иллари не видел такой тоски.
– Тебе здесь не нравится? – спросил он напрямик.
– Мне здесь невыносимо, – тихо ответил джет, отчетливо и мерно, как шум дождя. – Нам всем. Джет может жить только в Джетевене.
Иллари не оскорбился слову «невыносимо». Он молчал и ждал.
– Невыносимо, – повторил джет. – А как бы вам, господин, понравилось жить в больнице? Когда все кругом глухие, немые, слепые, безрукие, безногие? И к тому же безумные.
И вновь Иллари не оскорбился. Снова джета наполняло отчаянье – такое огромное и безысходное, что один человек просто не может его вынести. Да и если вспомнить о невероятной умелости джета… не один же он такой у себя в Джетевене! Похоже, кое-какой смысл в его словах есть.
– Все до одного? – тихо спросил Иллари.
– В основном, – ответил джет твердо.
– А вот я, например? – настаивал Иллари.
– Вы всего лишь полоумный, господин. Глуховатый, подслеповатый, хромой, косорукий и полоумный.
– Наглец! – расхохотался Иллари.
– Бывает хуже, господин, – возразил джет. – С вами хотя бы можно говорить. С другими и того нельзя. Я же с самого начала сказал: мне не всякий господин годится.
– Премного польщен, – поблагодарил Иллари и, к своему немалому удивлению, сел. – Вот уж что верно, то верно. Любой другой тебя бы за такие слова прибил к воротам за пятки вверх ногами. А я тебе верю. После того, как сам испытал твое искусство. Это у вас в Джетевене так лечат?